Газаев сидел в своём кабинете, пил кофе и рассеянно смотрел на окно. Через раздвинутые жалюзи сюда проникали лучи солнца. Время близилось к обеду. В приёмной выстроилась очередь, из-за двери доносилось гудение голосов. Всем было что-то от него нужно, только он не хотел никого видеть. В последние дни он несколько запустил дела, да и сам заметно изменился: лицо его осунулось, под глазами пролегли тени, а вместо тонкой паутинки усов, за которыми он так тщательно всегда наблюдал, теперь топорщилась густая щетина.
С утра он уже побывал в психиатрической лечебнице, разговаривал с главврачом. Тот уверял, что сын вполне ещё может поправиться, правда, твёрдых гарантий не давал. Газаеву показалось, что он чего-то не договаривает, но от расспросов удержался - и без того было тяжело. Олежку он видел через дверное стекло. В это время он спал. Со слов доктора, ему пришлось ввести сильные препараты - это чтобы снять острый психоз – ну, а в дальнейшем будет видно.
Газаев смотрел и смотрел на осунувшееся лицо сына, и чем больше смотрел, тем трудней ему становилось дышать. Господи, что стало с его мальчиком? Его было совсем не узнать. Такой повзрослевший и чужой... Он пошатнулся. Заметив это, врач взял его под руку и увёл к себе в кабинет. Ещё полчаса он выхаживал его, чтобы привести в чувство, потом снабдил успокоительными пилюлями, и они расстались.
На столе трезвонил телефон, но Газаев даже не пошевельнулся. Пропадите вы пропадом! Все, до единого! Он поднёс к губам чашку, сделал несколько глотков и прикрыл глаза. Кофе был крепкий - такой, какой он любил, чёрный и без сахара – но даже и кофе его не ободрял. Всё та же дикая усталость и полнейшее ко всему равнодушие.
Между тем шум за дверью всё нарастал, раздавались даже отдельные, возмущённые голоса. Газаев открыл глаза. Ему всё казалось, что дверь сейчас распахнётся, и в кабинет ворвётся нечто ужасное, многоликое и вопящее. И что это «нечто» словно шар покатится на него и подомнёт под себя.
Он зябко повёл плечами, тряхнул головой и выбрался из-за стола. Дойдя до шкафа с застеклёнными дверцами, он порылся в одном из его отделений и нашёл пачку «Кэмела». С год, примерно, назад он зашвырнул её туда после консультации с кардиологом, который своими мрачными прогнозами изрядно пощекотал ему нервы.
Распечатав пачку, Газаев вынул из неё сигарету и, поднеся её к носу, зажмурил глаза. Затем вернулся за стол, придвинул к себе зажигалку – сувенир, в виде фиолетового кристалла – и нажал на потайной рычажок. Наружу вырвался сноп голубоватого пламени. Несколько секунд Газаев любовался завораживающим зрелищем, затем прикурил. После первой затяжки в нём всё словно онемело, голова закружилась и по всем членам разлилась приятная слабость…
Минут через пять, он надавил на клавишу пульта.
- Пускай войдёт Маргарита Александровна, - скомандовал он секретарше, отодвинув пепельницу на край стола.
Главбухша вошла с толстой кипой бумаг. Тучная и неуклюжая, она сейчас выглядела как-то особенно тяжеловесно.
- Вот тут у меня платёжки… - начала она, краснея и конфузясь. Толстое её лицо выражало почти отчаяние. – И ещё счета...
Бросив на неё взгляд, Газаев немного удивился, но, впрочем, не придал этому значения. Он подвинул к себе бумаги и стал их поочерёдно подписывать. Маргарита Александровна переминалась с ноги на ногу, покусывая нижнюю губу и наблюдая за его рукой с усиливающимся напряжением.
Газаев поднял голову.
- Да, вы садитесь. Чего вы стоите?
- Да я ничего, я... - Она нащупала рукой стул, отодвинула его и осторожно опустилась. Лоб и всё лицо её блестели от пота.
- Ну, а как там наш гость? – спросил Газаев, подписывая очередной документ.
Она открыла рот, чтобы ответить, но тут вдруг заметила, что патрон стал вчитываться в уже подписанную им платёжку, и голос ей изменил. Бледность бросилась ей в лицо. Она зашевелила губами, всё более и более вытаращивая глаза.
- Да, что это с вами сегодня? – не дождавшись ответа, нахмурился Газаев. Он покосился в её сторону и перевёл взгляд на платёжку. – Вы нездоровы?.. Погодите, что-то я... А что это ещё за «Сириус» такой? За что мы им платим?
- А это... я... я... - Маргарита Александровна вся дрожала. Лицо её приняло землистый оттенок.
Взглянул бы на неё в эту секунду Газаев, и ему, возможно, всё сразу открылось, но его отвлёк телефонный звонок. Подняв трубку, он слушал почти минуту, не перебивая, и пока слушал, всё более мрачнел.
- Какого чёрта ты мне толкуешь?! – перебив, наконец, говорившего, заорал он. – Тебе нужна сантехника, так вот ты её и ищи... А это уж я не знаю... Что? Какая ещё неустойка?.. А ты ему скажи... Нет, ты слушай сюда... Да... Так вот, ты ему скажи... Вот именно. А если он будет разевать пасть, то я и вовсе прикрою объект... Что? В суд?.. Да плевать я хотел на суд. Да, вот так ему и передай... Вот-вот, пускай лучше не рыпается… Что?... Ну, с этим мы что-нибудь придумаем… Я говорю, придумаем. Да, да...
За этим звонком последовал другой, потом ещё... В придачу к ним, затарахтел вдруг мобильник. Газаев не успевал отвечать. Одних он инструктировал, другим устраивал разнос, ну а третьих и вовсе посылал, куда подальше.
Воспользовавшись передышкой, Маргарита Александровна постаралась взять себя в руки, хотя выглядела она по-прежнему неважно. Улучив момент, она поднялась и стала делать Газаеву знаки, что будто бы опаздывает в банк.
Продолжая с кем-то ругаться, тот подмахнул ей остальные документы и вместе с креслом развернулся лицом к окну. Она собрала со стола бумаги и поспешила удалиться.
Через минуту она уже была в кабинете у юриста. Развалясь в кресле, тот мурлыкал себе что-то под нос, подравнивая пилкой свои длинные ногти. Всё такой же холёный, с аккуратно приглаженными на пробор волосами, он излучал спокойствие и безмятежность. Прикрыв за собою дверь, Маргарита Александровна остановилась в нерешительности. Казалось, её сейчас хватит удар - лицо потемнело, щёки тряслись, а побледневшие её губы беззвучно шевелились.
Добравшись до стула, она буквально повалилась на него всем телом, продолжая прижимать к себе кипу документов. Ей не хватало воздуха.
- Ну-с, с чем пожаловали? – чуть-чуть поморщившись, полюбопытствовал Рыльский. Он отставил подальше руку, любуясь на свою работу.
Хватая ртом воздух, Маргарита Александровна схватила со столика графин, налила в стакан воды и принялась с жадностью пить.
- Сколько помню, - заметил Рыльский, с надменным любопытством оглядывая гостью, - я вам запретил ко мне приходить. Забываетесь, милая моя, а ведь мы здесь не одни... Ну, хватит, хватит, в самом-то деле. Вы же лопнете, а мне лишние хлопоты. Ну, что там у вас стряслось?
- Что стряслось?! – громыхнув графином, задрожала главбухша. – А то, что должно было, то и стряслось. – Её губы тряслись. - И вообще, вы, как хотите, а с меня хватит. Да, да, да, я так больше не могу. Вы понимаете, не могу. В конце концов, я не железная.
- Ну, ну, - нахмурился Рыльский. - А нельзя ли без этих ваших увертюр?
- Можно и без увертюр, - нахохлилась Маргарита Александровна. - Так вот, я только что от него. – Она снова схватилась за графин. – Чего вы усмехаетесь? Вам смешно? Так вот, он почти поймал меня за руку... Да, да, с этим вашим «Сириусом». Я думала, что умру... Что, опять?! – вскипела она. – Опять вы усмехаетесь! Что, думаете. Думаете, если что, вы останетесь в стороне? Так вот, дудки...
Рыльский резко выпрямился, глаза его недобро сверкнули.
- Чего вы верещите, как давленая крыса? – процедил он. - Ещё соседей разбудите.
- Каких ещё соседей? – опешила Маргарита Павловна. За столько лет знакомства, она так и не научилась понимать его аллегорий.
- А таких, - небрежно усмехнулся Рыльский. - Вы забываете, моя дорогая, что здесь повсюду есть уши… Короче, я вижу, вы слишком взволнованы. Так вот, встретимся в шесть и, как всегда, «У Леопольда»... там всё и обсудим. А сейчас отправляйтесь, куда там... ну, не знаю… Да, и приведите себя в порядок. Вы только посмотрите, на кого вы похожи.
- Но я всё же аннулирую эту вашу платёжку, так и знайте, – тяжело поднимаясь, пообещала главбухша.
- Что?! – Рыльский так и подскочил, меняясь в лице. – Я вам аннулирую! Попробуйте только, и я в порошок вас сотру!
Наконец, он показал себя в естественном виде, и это её даже развеселило.
- А чего вы на меня орёте? – усмехнулась она. – Да, говорю же вам, он эту платёжку заметил.
- То есть, как это заметил?
- А так. Ещё спросил: а что это, мол, за «Сириус» такой?
- Так и спросил?! - покусывая губы, переспросил Рыльский. - Да говорите же вы, чёрт вас возьми!
И Маргарита Александровна пересказала ему, как было дело. Мрачный, он сидел, вертя в руке пилку для ногтей.
- Чёрт, как это всё не кстати. - Он встал и принялся ходить по кабинету. - Хорошо, - сказал он, останавливаясь, - отложите-ка её пока в сторонку. Я говорю: пока. Переждём, а там будет видно. Ну, а если он снова спросит... ну, не знаю... Короче, соврите что-нибудь. Ну, там скажите, что, мол, не знаете никакого «Сириуса». Что, мол, это, видимо, ему померещилось... что-нибудь в этом роде. Да, он и не спросит – до этого ли ему теперь. Я, конечно, тоже со своей стороны постараюсь... Да, не стойте вы столбом, убирайтесь.
Выпроводив главбухшу, он размышлял не более минуты. Затем схватил телефонную трубку и стал набирать номер.
- Да, где ты там, чёртова лежебока? – ворчал он, слушая длинные гудки.
Наконец ему ответили – это был молодой женский голос.
– Это я, - рявкнул он в трубку. – Всё дрыхнешь, мерзавка? Короче, сегодня в два, на прежнем месте.
- Но я не могу, - захныкала женщина.
- Что, значит, не могу? Ты, кому это говоришь?
- Нет, правда, не могу. Он совсем спятил. Представляешь, он приказал охранникам не выпускать меня в город одну.
- Вот ещё новости. Как же тогда быть?
- А я тебе говорила, что он сумасшедший, так ты же сам... А вчера совсем озверел. Вдруг, как запустит в меня японской вазой. Ещё бы немного и... Не знаю, как я увернулась. И вообще, мне страшно.
- Погоди, теперь уж недолго. Ну, а как у тебя с охранниками? Ты сделала, как я тебя учил?
- Да, вроде сделала.
- Что значит «вроде»?
- Ну, один вроде клюнул.
- Ну, и?.. Надеюсь, ты как следует его подцепила?
- Кажется, да – влюбился, похоже, по самые уши. Только они здесь все друг друга боятся. А вдруг кто-нибудь настучит? А ещё этот Васька, его шофёр, он меня, кажется, ненавидит. Я его больше, чем Газаева боюсь. Как глянет иногда. Вот уж, кто убьёт и не поморщится.
- Ладно, хватит молоть ерунду, - оборвал Рыльский. – Раз так, чёрт с тобой, обойдусь пока без тебя. А ты там, чем дрыхнуть, продолжай всё делать, как я тебя учил. Да, и смотри, со своим Тимуровичем поаккуратней, а главное, не пори горячку. Кстати, а что это он вздумал вазами швыряться?
- Да так, глупость. Я что-то брякнула про его сына... ты же знаешь, он всё ещё в психушке...
- Что?! Про сына?! Идиотка! Да, кто тебя тянул за язык!
- А что? Я ничего такого особенного и не сказала.
- Вот дура-то, - ворчал Рыльский. – И я тоже хорош, нашёл, с кем связаться. Да он тебя после этого и близко к себе не подпустит, дура ты набитая. Господи, - возвёл он к потолку глаза, - несть пределов глупости человеческой... Ну да ладно, тебя уж не переделаешь… Короче, будь пока паинькой. Тебе сейчас главное, это опять его к себе в постель заманить. Надеюсь, это тебе понятно? Ну, и там насчёт охранников посмотри. Да, осторожно смотри – не перегибай палку. И слушай, всё внимательно слушай. Ну, всё.
Он швырнул трубку, и отправился к Газаеву. Надо было прощупать его настроение.
Впрочем, Газаева он на месте не застал – тот опять куда-то укатил.
(Продолжение следует) http://proza.ru/2010/06/10/254